Классный журнал

Учение амхарского

23 февраля 2019 09:09

Редактор международного отдела «Коммерсанта» Леонид Ганкин в качестве примера волевого человека приводит по понятным причинам не себя, а своего отца. Безошибочный выбор. Есть о чем рассказать. И осталось о чем промолчать.

С понятием «сила воли» меня познакомил отец. И не просто познакомил. Он с детства внушал мне, что безвольный человек ничего не стоит, что мужчина должен уметь преодолевать себя, терпеть боль, упорно идти к намеченной цели. Не знаю, насколько полно воспринял я отцовский урок. У меня такое чувство, что не очень. По крайней мере, в части целеустремленности я ему всегда сильно проигрывал.

У отца в жизни была одна заветная цель: он хотел стать — и в конце концов стал — самым большим в мире знатоком амхарского языка. Возникает вопрос: где отец, а где Эфиопия, язык которой он начал постигать в молодости и в конце концов изучил в совершенстве? А это ведь целая история.

Еще до войны отец поступил в Московский институт востоковедения — знаменитый вуз, который впоследствии был закрыт, но который успели окончить многие известные люди, включая Евгения Максимовича Примакова. Доучивался отец уже после войны, когда вернулся из армии. Особенно хорошо ему давались языки: после института он свободно владел персидским и английским, в школе выучил немецкий, немного знал французский и итальянский. Институт окончил с отличием, и его, как тогда говорили и как говорил он сам, взяли на работу в органы. Если точнее — в то самое здание на Лубянке, в отдел, занимавшийся переводом и дешифровкой иноязычных документов, полученных оперативным путем.

Работа отца увлекала. Ему нравилось продираться сквозь толщу текста, складывая буквы в слова, слова — в предложения, по крупицам восстанавливая смысл документа, зашифрованного, частично утраченного или просто темного с точки зрения контекста. Именно в те годы он смог разглядеть в языке систему, подчиняющую-ся неумолимым законам логики. Отец говорил, что это было сродни решению сложных математических задач. Не случайно среди его коллег по отделу было немало офицеров, имевших одновременно математическое и языковое образование. Таких, как китаист подполковник Гурвич, который позже, так же как и отец, вместе с сотнями других сотрудников разведки и контрразведки «неправильной» национальности был уволен из органов в годы борьбы с космополитизмом.

Отец рассказывал мне, какой восторг и даже эйфорию он испытывал, когда все головоломки текста были разгаданы, пропуски восстановлены, смыслы найдены, перевод сделан и документ, содержащий ценную информацию под грифом «секретно» или «совершенно секретно», уходил на самый верх. Ошибиться было нельзя, ведь одним из получателей документов был сам Берия, а он ошибок не прощал.

Отец работал с документами на разных языках, в первую очередь на персидском. Но однажды летом 1951 года его вызвал начальник отдела подполковник Константин Александрович Георгиевский. Он сказал, что из Эфиопии начали поступать документы на амхарском языке и отцу вместе с несколькими другими сотрудниками поручается начать его изучение.

Амхарский группе офицеров преподавала выпускница Ленинградского госуниверситета, сама не так чтобы сильно в нем преуспевшая. Впрочем, настоящих знатоков амхарского в Советском Союзе тогда не было, а в ЛГУ студентов учили в основном теоретическим основам языка. Поэтому отцу приходилось по большей части заниматься самостоятельно: штудировать немногие имевшиеся на тот момент, изрядно устаревшие грамматики, читать газеты. Все незнакомые слова — а их была масса — он аккуратно выписывал на карточки. Его соученики забросили занятия при первой же возможности, а отец был настолько зачарован языком далекой африканской страны, что уже не мог остановиться.

Вскоре перевод и дешифровку текстов на амхарском поручали только ему. При этом он продолжал работать с документами и на других языках. Отец вспоминал, что это было очень счастливое время. Потому что именно тогда он встретил маму. Они стали встречаться, потом поженились. Ребенка сразу заводить не стали — как будто знали, что предстоят тяжелые времена.

Отец по-прежнему много работал. Приходя со службы, он садился за изучение амхарского. Часто работал по ночам, в выходные и праздники. Мама не упрекала его за недостаток внимания к ней — отцу каким-то образом удалось объяснить ей, насколько важно для него постичь этот диковинный язык.

На службе дела у отца шли хорошо. По крайней мере, он так думал. Ему удавалось дешифровать, казалось бы, безнадежные документы. Он получал благодарности от начальства. Занял второе место в соревновании общества «Динамо» по бегу на коньках. А потом его уволили. «Это марксистско-ленинская национальная политика в действии?» — спросил отец полковника в управлении кадров. «Ты бы лучше помолчал, — отрезал тот. — Тебе еще повезло».

После увольнения отец долго не мог найти работу. Наконец спустя несколько месяцев устроился учителем начальной военной подготовки в колонию для малолетних преступников. А еще через год начал преподавать английский язык в школе. Вскоре стал районным методистом. Все это время отец упорно продолжал совершенствоваться в амхарском языке, хотя толком и не понимал, зачем ему это нужно.

А в 1957 году, работая на Международном фестивале молодежи и студентов в Москве, отец случайно столкнулся с делегацией из Эфиопии. Он смело подошел к посланцам дружественной африканской страны и заговорил с ними. Как ему казалось, по-амхарски. Каково же было его смятение, когда он обнаружил, что они не понимают ни слова из того, что он говорит. Тогда отец написал только что произнесенную им фразу на бумажке. Эфиопы прочитали ее и разразились хохотом. Оказалось, что отец не имел ни малейшего представления о том, как произносятся амхарские слова, ведь он их толком никогда и не слышал, а только видел на бумаге. Эфиопы повторили фразу так, как ее надо было произнести. Отец повторил ее за ними, на сей раз уже правильно. В конце концов они разговорились. Словарный запас у отца был уже достаточно большой, и беседа, как он рассказывал, продолжалась довольно долго. Эфиопы были в восторге, говорили, что эта встреча для них едва ли не самое яркое впечатление на фестивале и они запомнят ее навсегда.

Отец сделал из этой истории важный вывод: для успешного овладения языком надо активно общаться с его носителями. И он стал бегать по Москве, отлавливая эфиопов, которые уже начали приезжать сюда на учебу, и часами беседовал с ними по-амхарски. А уже через несколько лет, когда отца приглашали на Московское радио, вещавшее на Эфиопию, слушатели не могли поверить, что это говорит европеец.

Между тем в конце 1950-х — начале 1960-х произошло то, что советские идеологи и историки назвали крахом колониальной системы империализма. Десятки африканских стран получили независимость, и руководство СССР вступило в борьбу за влияние на Черном континенте. Потребовались сотни специалистов по языкам, культуре, истории Африки, а их были единицы. Отец оказался единственным в Москве и лучшим в Союзе знатоком амхарского языка. Тогда-то и настал его звездный час. В 1958 году он начал преподавать амхарский в МГИМО, а затем и в Институте восточных языков при МГУ, переименованном впоследствии в Институт стран Азии и Африки. Отец закончил свою трудовую карьеру заведующим кафедрой африканистики в этом институте.

Одна из картин, с детства врезавшихся мне в память: отец за письменным столом. Сколько я его помню, он очень много и упорно работал. Писал статьи, грамматики, учебники для студентов. Но высшим его достижением и делом всей его жизни стали большие русско-амхарские и амхарско-русские словари. Они отличались не только полнотой, но и чрезвычайно продуманной системой построения. Такое мог создать только человек, постигший все тайны языка. Этими словарями до сих пор пользуются все, кто изучает амхарский, причем не только россияне, но и иностранцы, потому что ничего подобного на других языках нет.

Отец бережно хранил отзывы на его словари крупнейших российских и зарубежных ученых. Помню, в одном из них, почти по Пушкину, говорилось, что своими трудами отец воздвиг себе памятник на века. Хотелось бы думать, что отца действительно будут помнить еще долго. Он был человеком с железной волей, который всю жизнь шел к намеченной цели и в результате сумел оставить свой след в науке и в человеческой памяти.

А у меня такой цели не было. Хорошо ли это? И будут ли меня помнить так же, как отца? Впрочем, это уже экзистенциальные вопросы, не имеющие отношения к нашей теме.

Колонка Леонида Ганкина опубликована в журнале "Русский пионер" №88. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все